«От реки и до реки…»
От реки и до реки
Сорняки идут в штыки.
Ну а что бобы и злаки?
Отступают бедолаги
От реки и до реки…
Как же это, мужики?
«Во мгле закоченевшие снега…»
Во мгле закоченевшие снега.
А где в снегах омёты? Где стога?
Где струнный звон парного молока?
Не слышно ни пилы, ни молотка.
Одна во мглу закутанная тишь.
Но — чу! Неужто зашумел камыш?
А может, это шевельнулась вьюга?
Прислушался: да это же гадюка,
Шипя, ползёт внутри змеевика
И тихо убивает мужика.
«Ну так что же, ну так что же…»
Ну так что же, ну так что же.
Где там руль, а где там вожжи?
Где проект, а где судьба?
Неужель одна труба
И последний хвост в обозе?
Объясни хоть ты нам, Боже.
«Ведь знал же, знал, что вор — сподручник вора…»
Ведь знал же, знал, что вор — сподручник вора.
А голос свой отдал ему… Умора!
А час назад нещадно проклинал.
Неужто доканал телеканал,
Раздвоил и на эдак и на так,
И он, чудак, не сдвоится никак.
И раз, и два, и много раз ещё
Я вывод делаю — уж такова эпоха —
Оно, конечно, дума — хорошо,
Но и совет — не так уж очень плохо.
Язык — мудрец, он мысль ведёт к тому,
Чтоб в жизни всё сложилось честь по чести.
Ведь думу думать можно одному,
Совет держать возможно только вместе.
Всё слова, слова, слова…
Год семьи — не год, не два,
А года, года, года…
Это то, что навсегда.
Это — больше, чем награда:
Агитировать не надо.
Был бы смысл и было б дело
На волне души и тела.
«Есть книга звёзд на кафедре у Бога…»
Есть книга звёзд на кафедре у Бога
В ажурном перелёте облаков.
Весь мир её читает понемногу
Во мгле тысячелетий и веков.
Читает глубоко и вдохновенно,
Как лоцию ночного корабля
И где-то там, у краешка Вселенной,
Рукой Творца прописано: Земля.
«Снег над степью, полночь на часах…»
Снег над степью, полночь на часах.
Тишина придерживает шаг.
— Стой! — велит. — Послушай, как звенит он,
Занебесный азимут зенита,
И как там бессонно и бессменно
Ходит сердце — маятник Вселенной.
Может, так, а может, и не так.
Тишина придерживает шаг.
«Из распахнутой Вселенной…»
Из распахнутой Вселенной,
От миров без берегов
Веет вечностью, как сеном
От заснеженных стогов.
Веет встречей и разлукой,
Тайной звёздного окна…
Протяну сквозь полночь руку,
Бесконечность — вот она.
Ни удержу тебе, ни укороту нет.
Даёшь, Земля, вселенский километр!
Даёшь Луну! А там, с плеча Луны,
Чумацкий путь немыслимой длины Даёшь!
А я, а я вот, друг ты мой,
Иду по ней на встречу с ней самой,
Иду через пустыни и моря
К живым корням живого букваря.
И падаю лицом в её зарю
И, падая, за всё благодарю:
За хлеб, за соль, за кровное родство
Материков, за наше Рождество…
И слышу материнское в ответ:
Без пяди, сын мой, километра нет.
«Всему есть край в податливой природе…»
Ивану Степановичу Алексееву
Всему есть край в податливой природе:
Нефть в глубине и уголь на исходе,
Нерв на пределе, на пределе сердце.
Нет времени присесть и оглядеться.
Всё скорость, скорость и ещё раз скорость,
Сжигаем Землю, как сжигают хворост,
В неутолимых топках эгоизма.
И это всё мы называем жизнью?
Скорей! Скорей! Чтоб всё с рывка и разом.
Воистину заходит ум за разум.
«Мне снился сон: из глубины веков…»
Мне снился сон: из глубины веков,
Из-за холмов Великого забвенья
Летит ко мне железный вихрь подков
Сквозь дождь и снег… И вдруг в одно
мгновенье,
В один рывок простор сменил простор,
Ямская даль с другой сомкнулась далью, —
И вот уже главенствует мотор
И вот уже, осбруенные сталью,
Встают потоки дерзкого огня,
Вздымая к небу новую эпоху…
«Куда ты, жизнь? Куда ты сквозь меня?» —
«Как так куда? На переправу к Богу».
Ты посмотри, как там и тут
Живую Землю жрут и пьют
Взахлёб до капельки, до дна.
А ведь она у нас одна,
Одна в глазах и под ногой,
И нет пока у нас другой.
Раскоп — в раскоп, в дыру — дыра.
До трещин в мантии ядра…
Какая пагубная страсть.
Скажи, земляк, не так ли? Ась?!
«С трибун трубим, глобально колоколим…»
С трибун трубим, глобально колоколим
О том, что мир, того гляди, расколем
Урановым ядром, а то и водородным,
Мир всех миров с народом всенародным,
Мир океанов, мир земли и неба,
Который был и вдруг сорвётся в небыль,
В своё ничто: ни вашим и ни нашим.
Как страшно то, что страх уже не страшен.
Нет, это вам не выдумка из книг
И не забавный поворот фантазии, —
Гольфстрим, он самый тёплый проводник
Экватора к воротам Евроазии.
Он круглый год обогревает нас
И не грозит, как Северный альянс.
«Всё круги, круги, круги…»
Всё круги, круги, круги…
Морем ходят утюги,
Окружают нашу сушу,
Чёрной бездной смотрят в душу.
Господа с чужой ноги,
Где же наши утюги?
Чем нам с теми утюгами
Поквитаться? Матюгами?
Уж как хотите, верьте иль не верьте,
Но почва — это океан бессмертья.
Всего два метра в глубину, но — чудо! —
Туда уходят, чтоб взойти оттуда
Живой травой… И лишь одно отныне
Меня тревожит: ядерной пустыни
Безликий свёрток в цинковом конверте.
Там только смерть и нет уже бессмертья.
«А для того чтоб перерезать стадо…»
А для того чтоб перерезать стадо,
Стратегам зла больших трудов не надо,
Достаточно в косой тени греха
Отсечь от общей массы пастуха.
Оно доходней так и безопасней:
Не прямо в лоб, а косвенно, как в басне.
Ему все наши разговоры
До фени в тот и в этот век:
На спусковой крючок затвора
Нажмёт — и где он, человек?
Нажмёт на кнопку, и ракета
По курсу кода своего
Уйдёт на цель — и где-то, где-то
Жил-был народ и нет его.
И всё точнее с каждым разом.
А где же стопор? Где же разум?
«Это раньше было: из-за леса…»
Это раньше было: из-за леса,
Из-за моря… А теперь с плеча
Демона кудрявого — отвесно
Дротиком убойного луча
Сквозь лазурный купол небосвода
Прямо в темя Минску и Москве,
В ствол и корень каждого народа,
В детский волосок на голове…
Беспощадно! Как тут не молиться,
Не кричать всей библией души:
Бог ты мой! Да где ж она, граница
Этого безумства? Укажи!
«Стоп, — говорю Америке с Европой…»
Стоп, — говорю Америке с Европой, —
Не заноситесь, не срывайте стопор
С дежурных стрел глобального огня!
Чуть что — ни вас не будет, ни меня
Здесь, на Земле, а то и во Вселенной,
Не будет никакого населенья
От А, что называется, до Я:
Не будет ни кита, ни муравья,
Не будет даже «веста» и ни «оста».
Зачем же вам такое превосходство?!